Автор: Алексей Владимирович Даниленков
Источник: Журнал "Право и Защита" №№3-4, 2010
Права и законные интересы ребенка в наилучшей степени могут быть обеспечены их биологическими родителями, поскольку именно кровные узы («голос крови») и чувства сопричастности к сакральному акту зачатия и рождения ребенка, как правило, на всю оставшуюся жизнь родителя и ребенка определяют особо трепетное и нежное отношение родителя к своему дитя и наоборот. Несомненно, семья, включающая обоих родителей, является необходимым условием благополучного духовного развития и морально-нравственного становления личности ребенка, но согласно статистике эта привилегия не гарантирована значительному числу детей. Проблемы семейного воспитания детей в монородительских семьях, т.е. в семьях с дефектным субъектным составом напрямую затрагивают около 10 млн. детей в России. По данным переписи населения 2002 г. 70% детей в возрасте моложе 18 лет, проживающих в частных домохозяйствах, живут вместе с обоими родителями, 23%— живут в неполной семье с матерью и только 3%— с отцом[1].
Из сухих цифр результатов переписи населения видно, что так называемая «материнская семья» представляет собой один из основных типов «семейной ячейки общества», которая почти восьмикратно превосходит по массовидности вариант «отцовской семьи». Последний тип семьи как положительный результат разрешения семейного спора в судебном или внесудебном порядке складывается вообще крайне редко и ограничивается в основном случаями трагического полу-сиротства ребенка. Как правило, суды определяют место жительства ребенка с отцом только в случае явной асоциальности (наркомания, алкоголизм и т.п.) матери или при ее согласии с исковыми требованиями отца. Если же брать ситуации реального спора о детях, то процент удовлетворения отцовских исков по установлению опеки над ребенком будет стремиться к нулю. Основные проблемы в семейном праве и правоприменении таковы:
Наличие явного дисбаланса в процентном соотношении единолично опекающих отцов и матерей в пользу последних;
Рост количества неправосудных судебных решений по делам об определении места жительства и об определении порядка осуществления родительских прав родителем, проживающим отдельно от ребенка;
Формирование неполноценных семей и тотальное вытеснение мужского начала из семейных отношений вообще;
Геноцид отцовства в РФ, который представляет собой целенаправленную политику государства, направленную на воспрепятствование отцам в осуществлении их родительских функций посредством конституционно-правового закрепления и правоприменительной реализации принципа приоритетной защиты материнства.
1. Права ребенка, проживающего в неполной семье
В семейных спорах о детях отец всегда противостоит матери ребенка – это процессуальный императив, определяющий состав участников соответствующего спора, который определяется конкуренцией различных представлений родителей (законных представителей ребенка) о наилучшем способе (способах) обеспечения счастья и благополучия их совместного ребенка. Это идеальный вариант субъективных установок тяжущихся родителей, на практике же нередко можно встретить примеры банальной борьбы меркантильных устремлений или желания нанести непоправимый ущерб имущественной сфере, чести и достоинству другой стороны (погоня за алиментами и прочими материальными выгодами от развода; клевета и оскорбления и т.п.).
Поскольку победа в семейных спорах о детях на 99% присуждается матерям, то полезно было бы установить причинно-следственные закономерности таких процессуальных результатов разрешения данной категории гражданских дел.
Одной из таких причин, безусловно, являются сложившиеся и культивируемые некоторыми группами населения модели поведения, когда «цель оправдывает средства» и ребенок становится средством шантажа или спекуляции на родительских чувствах.
Искренность намерений матерей, ограничивающих отцов в осуществлении их прав, ставится под сомнение даже детьми, которые выросли под единоличным воспитательным прессингом подобного рода носительниц «захватнической материнской любви» (как этот термин определяет французская судебная доктрина, хотя более правильно было бы не использовать для характеристики такой отклоняющейся модели поведения светлое понятие «материнская любовь»). Так, согласно результатам академического исследования менее половины опрошенных детей считали, что мотивами для материнской борьбы за единоличную опеку были наилучшие интересы этих детей и только 25% из них полагали, что причиной такого решения была материнская любовь[2]. Кроме того, примерно 40% самих матерей, осуществлявших единоличную опеку, признавались, что как минимум один раз отказывали в свидании с детьми своим бывшим мужьям, преследуя цель наказать последних таким образом. Это же исследование свидетельствует о том, что около 53% неопекающих отцов имеют жалобы на то, что им чинились (со стороны матерей их совместных детей) препятствия в общении с родными детьми[3]. Не будем рассматривать здесь вопрос о том, является ли злоупотребление родительскими правами исключительной или преимущественной «прерогативой» женщин (хотя есть серьезные исследования на предмет большей склонности к определенным моделям девиантного поведения лиц в зависимости от их пола, тем не менее, не это является целью настоящей статьи и уж тем более юридического анализа детско-правовой проблематики) или нет? В силу того, что отцы, которые осуществляют родительские права в отношении проживающих с ними совместно детей – это явление случайного и внесистемного порядка, то отсутствуют достоверные научные данные относительно их «вклада» в статистику злоупотреблений родительскими правами, что однако не должно вводить в заблуждение относительно того, что такая проблема теоретически и практически также может иметь место быть. В отличие от многочисленных исследований на тему гендерного неравноправия женщин, в России вопросы массового нарушения отцовских прав усиленно замалчиваются; они за редкими исключениями не становятся предметом даже серьезных научных исследований, не говоря уже о публично-властном уровне принятия решений или сфере общественно-политической дискуссии. Тем не менее, социологической и психологической науками накоплен достаточно большой массив информации и данных именно по проблеме безотцовщины, которая представляет на современном этапе развития российского обществу особую остроту, поэтому позволим себе сосредоточиться именно на ней.
Согласно последнему ежегодному рейтингу гендерного равноправия, который составляется Всемирным экономическим форумом (ВЭФ), Россия получила наивысший индекс «матриархальности» принятия публично-властных решений. При этом, Россия уверенно занимает место в одном ряду с так называемыми цивилизованными странами, а статистических упреков в части «патриархальности» публично-властных решений заслужили в большинстве своем государства, пока еще успешно противостоящие вытеснению отцовства за счет своих глубоко укорененных на национальной и культурной почве традиций (страны Востока). Разрушение традиционных семейных ценностей и патриархального уклада привели по сути дела к разрушению семьи, к подчинению ее эгоистическим устремлениям представительниц маргинальных сексистских групп и движений. Отсюда – рост количества разводов: если в дореволюционной России этот показатель составлял всего 0,4%[4], то сейчас (за период наблюдений с января по ноябрь 2009г.) зашкаливает за 57% (636,9 тысяч разводов при 1117,1 тысячах зарегистрированных браков)[5].
Если учесть количественное преобладание женщин в составе судейского корпуса в судах общей юрисдикции, то становится совершенно очевидным, что ни о какой дискриминации женщин в России серьезно говорить не приходится. Скорее - наоборот. Некоторые судьи стремятся к закреплению своего количественного преобладания по признаку пола в форме институциональной самоорганизации, используя сомнительные достижения некоторых международных организаций. На практике встречаются случаи опасных поползновений в сторону недопустимого расширения границ судейского статуса; феминистические группы и движения в рамках судейского корпуса превращаются в один из рычагов системного политического влияния в рамках судебной системы, где по определению не должна допускаться никакая иная форма общественной активности кроме объединения на основе профессиональных интересов. Согласно подп.3 п.3 ст.3 Закона РФ от 26.06.1992 N 3132-1 «О статусе судей в Российской Федерации" судьи не вправе публично выражать свое отношение к политическим партиям и иным общественным объединениям. Между тем, Совет судей РФ, например, провел семинар для российских женщин-судей, который был использован в качестве агитационной трибуны Международной ассоциацией женщин-судей (МАЖС), члены которой «считают, что их уникальный статус позволяет защищать и укреплять права женщин по всему миру»[6]. Конклюдентное одобрение Советом судей и участницами семинара деятельности МАЖС является наглядным свидетельством того, что проблема дискриминации мужчин, прежде всего в реализации ими отцовских прав, имеет глубокие корни в правосознании судей, которые не считают для себя зазорным или противоречащим судейской этике участвовать в семинарах, имеющих явный гендерный уклон.
2. Изъяны семейного права и правоприменения в РФ
Если внимательно проанализировать судебную практику по делам об определении места жительства ребенка или об определении порядка общения с ребенком, то наше Отечество, безусловно, займет первое место по числу неправосудных решений против отцов. При этом, лукавая судебная статистика имеет тенденцию маскировать под якобы относительно равновесными решениями случаи так называемого «частичного удовлетворения исковых требований», когда отец (социально благополучный и достойный с морально-нравственной точки зрения) может получить символические несколько часов в году общения с ребенком, причем в большинстве случаев под контролем со стороны матери ребенка (институт надзирательства в его любых проявлениях на российской почве вообще приживается довольно легко и без излишнего стеснения).
Болезнь ювенального права и правоприменения в РФ носит характер острой социальной патологии; она связана с циничным равнодушием государственной власти и отсутствием институтов гражданского общества (отцовских и мужских движений и правозащитных организаций), которые бы могли цивилизованно выражать мнение примерно 46,5% населения страны. Ущербность российского гендерного правосознания формировалась в течение всего советского периода, но своего пика достигла в период острой борьбы за власть в первой половине 1990-х г.г., в эпоху развитого популизма, когда получил декларативное закрепление на уровне Конституции РФ принцип высшей ценности материнства, обеспечиваемый защитой со стороны государства. Во всяком случае, согласно п.1 ст.38 Конституции РФ «материнство и детство, семья находятся под защитой государства», тогда как об отцовстве говорится лишь однажды и применительно к социальной поддержке со стороны государства наряду и после (в порядке убывания приоритетности) материнства. Подобного рода бездумное и несправедливое противопоставление двух совершенно равнозначных и равновеликих с точки зрения биологической и духовной участников процесса рождения ребенка (ведь никому же не приходит в голову наделять особыми родительскими правам суррогатную мать, к примеру) и его последующего воспитания и развития с установлением приоритета материнства; раздача далеко не игрушечных «скипетров и державы» семейной власти стала проявлением старого советского стереотипа о распределении социальных ролей между мужчиной и женщиной. Как это ни парадоксально, но именно здравомыслящие представительницы женских организаций на Западе (например, Э. Сюллеро во Франции и др.) зачастую идут в первых рядах борьбы за отцовские права, поскольку прекрасно осознают, что, во-первых, дискриминация по признаку пола не может не приводить в обратному эффекту (например, к исключению женщин из общественно-политической жизни за счет взваливания на них непосильной ноши семейных забот); а во-вторых, что нельзя отстаивать свои права за счет злоупотребления и ограничения прав других социальных групп и людей.
Текущий законодатель совершил попытку внешне приукрасить фасад конституционно-правового здания за счет закрепления в п.1 ст.61 СК РФ положения о равноправии родителей, но дальше этого оказался не готовым или не способным пойти, не закрепив эффективных правовых механизмов реализации этой нормы-лозунга; не создав действенной системы ювенального правоприменения.
Конституционно-правовой уровень закрепления неверных и не обусловленных тысячелетней историей развития человеческой цивилизации ценностных ориентиров стал плацдармом для законодательной политики отстранения отцов от равноправного участия в воспитании их детей, что привело к нарушению разумного баланса между интересами разведенных родителей и, в конечном счете, - к формированию отцененавистнической системы правоприменения в РФ и к закреплению полу-сиротства детей в качестве социальной нормы. Уровень государственного цинизма в «родительском вопросе» может быть проиллюстрирован высказыванием ныне действующего председателя Комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей – Мизулиной Е. Б.[7], которая «на голубом глазу» заявила, «приоритет должен быть на стороне женщины: “материнский инстинкт возникает раньше, чем отцовский, не зря говорят, что ребенок без матери — сирота. А без отца — всего лишь безотцовщина!”[8] Тот факт, что это скандальное высказывание Мизулиной Е. Б. не вызвало даже подобия общественной дискуссии, показывает насколько рудиментарно гражданское общество в стране и насколько велика степень отстраненности народа от власти. «Всего лишь безотцовщина» - это тяжелейший порок, деформирующий демографическую ситуацию в стране и, что самое печальное, калечащий души и судьбы детей. Именно отец согласно науке детской психологии несет основную роль и бремя ответственности за социализацию личности ребенка; за его морально-нравственное воспитание. Неполные семьи без отца являются рассадником острейших социальных проблем (беспризорность; подростковая наркомания, алкоголизм, токсикомания и преступность и т.д.). Так, согласно результатам социологического исследования «Дети улиц: состояние и проблемы», проведенного Уполномоченным по правам ребенка в г. Москве при поддержке ЮНИСЕФ (по состоянию на декабрь 2009 г.) «существует прямая связь между ситуацией в семье и феноменом «детей улиц». У 84% опрошенных детей семья неполная».[9]
Согласно данным зарубежных исследований, дети, воспитываемые в неполных семьях (то есть, как правило, без отцов) составляют примерно:
72% несовершеннолетних убийц;
70% от общего числа несовершеннолетних преступников, отбывающих наказание в виде лишения свободы;
(по достижении совершеннолетнего возраста) 80% от общего числа пациентов психиатрических стационаров;
90% от всех беспризорников;
Кроме того, дети, воспитываемые без отцов, в 11 раз более склонны к насилию по сравнению с благополучными детьми и совершают примерно 75% от всех случаев самоубийств.
49% от общего числа ВСЕХ злоупотреблений родительскими правам совершатся матерями, единолично опекающими ребенка.[10]
Согласно данным отечественных психологов 25% педагогически и 38% социально запущенных детей воспитывается в семьях с одной матерью (для сравнения аналогичные показатели для семей с одним отцом составляют, соответственно, 2,5% и 4,7%). [11]
Результаты работы Комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей можно наблюдать на улицах наших городов, где по разным данным влачат полуголодное, нищенское и беспризорное существование сотни тысяч наших детей, многие из которых ежегодно которые становятся жертвами преступлений и своего «подвального быта». Отсутствуют даже точные данные о количестве «детей улиц», - согласно различным источникам эта цифра колеблется в невероятно широком диапазоне от 2-7 (экспертная оценка официальных учреждений) до 150 тысяч человек только на улицах Москвы[12]. Не в насильственном ли отчуждении отцов от их детей, являющимся одним из направлений государственной семейной политики, кроется одна из основных причин такой ужасающей картины с детской беспризорностью? Во всяком случае, социологи подтверждают, что риск бегства из дома повышается в 2-3 раза для ребенка, проживающего в семье без биологического отца.
Основный вектор развития законодательства РФ в последнее время недальновидно направлен в сторону усиления репрессий в отношении разведенных отцов под благовидным флагом обеспечения материальных интересов детей, а на самом деле по принципу «отнять и поделить». За этой концептуальной дикостью и примитивизмом скрывается стремление скорее продемонстрировать государственную заботу о детях, нежели создать надлежащие условия для ее проявления со стороны родителей, в частности, посредством обеспечения возможности полноценного общения отцов с детьми, в ходе которого они будут не только способствовать социализации личности ребенка, но в том числе и предоставлять материальное содержание своим детям.
В частности, можно упомянуть о следующих законодательных новеллах, реализованных в годы, которые по праву можно назвать «нулевыми» в плане развития семейного права в стране, а также о законопроектах, находящихся сегодня в повестке дня Госдумы:
1) существенно и необоснованно расширен перечень видов дохода, из которых производится удержание алиментов на несовершеннолетних детей. Согласно Постановлению Правительства РФ от 15.08.2008 №613 этот перечень расширен, в частности, за счет сумм доходов, полученных по договорам, заключенным в соответствии с гражданским законодательством, а также от реализации авторских и смежных прав, доходов, полученных за выполнение работ и оказание услуг, предусмотренных законодательством РФ (нотариальная, адвокатская деятельность и т.д.). Теперь, например, продав квартиру, купленную еще до брака и до рождения ребенка родитель-алиментщик вынужден будет уплатить с полученной суммы алименты (причем не только с суммы чистого дохода, а если следовать буквальному толкованию нормы подп. «о» п.2 Перечня видов заработной платы и иного дохода, из которых производится удержание алиментов на несовершеннолетних детей, утвержденного указанным выше Постановлением Правительства РФ – с валовой суммы полученного платежа по сделке, что явно расходится с требованиями справедливости и соразмерности), которые могут впоследствии расходоваться другим родителем без всякой гарантии и механизмов контроля за их адресным и целевым использованием.
Интересна в этом плане выдержка из заключения ВС РФ на Проект ФЗ N 307014-4 "О внесении изменений в Семейный кодекс Российской Федерации, которым предлагалось дополнить СК РФ нормой о том, что алименты на несовершеннолетних детей должны расходоваться на содержание, воспитание и образование несовершеннолетних детей, а также наделить родителя, уплачивающего алименты, правом получать отчет произвольной формы о расходовании алиментов от родителя, в распоряжение которого поступают указанные средства. ВС РФ указывает следующее: «представляется, что предъявление родителем, добровольно не исполняющим своей обязанности по содержанию ребенка, требования отчитаться в использовании средств может оказать негативное влияние не только на психологическое состояние родителя, добросовестно несущего на себе основное бремя содержания ребенка, но и самого ребенка»[13]. Заметьте, отец, который уплачивает алименты на основании решения суда или нотариального соглашения (что само по себе предполагает добрую волю сторон) и требует предоставления ему отчета о расходовании алиментов, априори попадает в категорию «добровольно не исполняющего обязанности», а посему не имеющим ровным счетом никаких прав требования! Судья ВС РФ видимо ошибочно полагает, что предъявление соответствующего справедливого требования возможно только в порядке злоупотребления правом. Хотя вполне возможно, что неуплата денежных средств в виде алиментов «в добровольном порядке» (помимо предоставления натурального вспомоществования на содержание ребенка (в виде детских вещей, продуктов питания и т.п.)) как раз и была связана с недоверием разлученного родителя в способности опекающего родителя разумно и по целевому назначению распорядиться денежными средствами в наилучших интересах ребенка. Презумпция недобропорядочности родителя, выплачивающего алименты, получившая в данном Письме ВС РФ официальное закрепление может оказать неблаговидное воздействие на рядовых судей, у которых может сложиться негативный образ алиментщика. Получается, что примерно 10 миллионов россиян, преимущественно отцов, волею судеб, оказавшихся в положении лиц, которые материально участвуют в «государственной защите материнства и детства», а не в реальном и разумно контролируемом материальном обеспечении своих детей – это не субъекты права, а носители исключительно алиментной обязанности.
Представляется, что только реальное вовлечение отцов в процесс воспитания детей, в частности, через внедрение института совместной физической опеки, позволит в значительной степени решать вопросы с неадекватным материальным содержанием детей, проживающих с одним из родителей; а также с имеющими место случаями уклонения от уплаты алиментов; поскольку естественным образом заинтересованный в осуществлении родительской функции отец, будучи уверенным в том, что заработанные его трудом деньги расходуются строго по целевому назначению (преимущественно им самим или под его контролем), не будет испытывать даже малейшего сомнения в том, чтобы обеспечить материальное благополучие своего ребенка на самом высоком достижимом уровне.
2) В числе прошедших процедуру одобрения профильным «семейно-женским» Комитетом Госдумы также законопроект, которым предполагается закрепить обязанность разлученного родителя финансировать не только оплату дополнительных расходов на лечение ребенка, но и любые иные расходы, которые мать ребенка посчитает разумным осуществить (например, суд сможет взыскивать с отца дополнительно к сумме алиментов денежное возмещение расходов на обучение ребенка в различных в кружках, даже в частных школах и на отдых ребенка)[14]. Кроме того, в пакете этих же законодательных инициатив предполагается закрепить принцип единоличного решения родителем, с которым проживает ребенок вопросов его воспитания и обучения, что приведет к полному уничтожению отцовства как класса. А поправка, предусматривающая поражение в правах отца ребенка, рожденного вне официально зарегистрированного брака (предполагается, что такой ребенок по умолчанию будет находиться под единоличной опекой матери) вообще не требует комментария в силу ее явного людоедского характера, даже несмотря на благие цели, которыми вымощено обоснование данного законопроекта, который по очень недалекой мысли ее авторов должен стимулировать регистрацию брачных отношений.
3) установлен «драконовский» размер ответственности за просрочку в уплате алиментов, который увеличен по сравнению с ранее действовавшей редакцией в 5 раз: теперь согласно п.2 ст.115 СК РФ «при образовании задолженности по вине лица, обязанного уплачивать алименты по решению суда, виновное лицо уплачивает получателю алиментов неустойку в размере одной второй процента от суммы невыплаченных алиментов за каждый день просрочки». Размер неустойки не отвечает никаким требованиями справедливости и соразмерности наказания последствиям нарушения обязательства; не выполняет превентивной функции, поскольку в случае реального применения данной меры может повлечь фактическую неплатежеспособность лица, уплачивающего алименты - например, в случае, лишения его источников и приведет к его неспособности в дальнейшем уплачивать алиментные платежи в нормальном режиме и погасить алиментную задолженность. Тем более, что в отношении средств, уплачиваемых в виде неустойки не установлено никаких требований относительно их целевого расходования в интересах ребенка – этот законодательный пробел нуждается в устранении.
Справедливости ради, следует отметить, что профильный комитет Госдумы высказывал свои сомнения относительно обоснованности многократного увеличения размера неустойки[15], однако делал это настолько вяло и беззубо, что положительные заключения Правительства РФ, ВС РФ и субъектов РФ оказались более весомыми аргументами для принятия очередного репрессивного акта, который способен не решить проблему алиментных неплатежей, а лишь повысить степень общественного негодования в результате подобного рода непропорционального применения примитивных и топорных мер воздействия, никак не связанных с обеспечением прав ребенка.
Преимущества совместной физической опеки (помимо главного из них – возвращения ребенку отца) состоят также в том, что согласно данным американских исследователей (доклад Дж. Джибальди на тему «Политика в области родительской опеки и уровень разводов в США» на 11-й ежегодной конференции Совета по правам ребенка, 22-26 октября 1997г.) «штаты, с высокой нормой присуждения совместной физической опеки (более 30%) в 1989 и 1990 г. продемонстрировали более значительное падение количества разводов в последующие года вплоть до 1995г., в сравнении с другими штатами. Количественные показатели разводов снижались более чем в 4 раза быстрее в штатах с высоким уровнем совместной физической опеки, по сравнению с штатами, в которых совместная физическая опека является редкостью… Штаты, которые отдают предпочтение единоличной опеке также имеют более высокие показатели разводов супругов, имеющих детей». Эти статистические данные очень показательны и интересны в плане прогнозирования положительных последствий введения совместной опеки в РФ. Как отмечает А. Б. Синельников «высокий уровень разводимости в обществе влияет на нераспавшиеся, даже на вполне благополучные семьи. Во многих из них супруги осознают потенциальную возможность развода. Они видят, как многие их знакомые, которые соблюдали все правила семейной жизни: заботились о своих семьях, не пьянствовали, не бездельничали, не нарушали супружеской верности, оказываются брошенными своими мужьями или женами, а нередко еще и теряют жилье, имущество и лишаются возможности общаться со своими детьми (последнее относится почти исключительно к мужчинам)»[16].
3. Первоочередные способы правовой коррекции и устранения антиотцовского уклона в семейном законодательстве и в правоприменении
Как указал Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ), «взаимное наслаждение обществом друг друга между родителем и ребенком является основным элементом семейной жизни, даже если отношения между родителями распались, а внутригосударственные меры, препятствующие подобному наслаждению, приравниваются к вмешательству в право, охраняемое статьей 8 Конвенции»[17] . Этой позиции ЕСПЧ корреспондирует и норма п.2 ст. 54 СК РФ, в силу которой «каждый ребенок имеет право жить и воспитываться в семье, насколько это возможно, право знать своих родителей, право на их заботу, право на совместное с ними проживание, за исключением случаев, когда это противоречит его интересам». Именно такой подход, направленный на максимальное обеспечение ребенку его права жить и воспитываться в семье должен стать определяющим в сфере законодательного регулирования и именно в его реализации должна заключаться деятельность компетентных органов законодательной, исполнительной и судебной власти.
Автор статьи подготовил проект федерального закона, направленный на совершенствование законодательства РФ в части защиты прав и законных интересов детей, прежде всего, в вопросе обеспечения права ребенка на семейное благополучие (текст законопроекта может быть предложен для ознакомления субъектам права законодательной инициативы).
В числе предлагаемых новелл (всего их более 40), в частности, можно упомянуть нижеследующие:
1) введение института совместной опеки: добровольной (по общему правилу) и обязательной (в случае недостижения родителями соглашения о порядке осуществления неимущественных прав при расторжении брака).
Безусловно, закрепление института совместной физической опеки будет способствовать росту рождаемости в сохраненных семьях за счет двух факторов: - повышение уровня уверенности отцов в неприкосновенности и незыблемости их родительских прав в том числе после развода (как отмечает Синельников А. Б. в указанной выше статье, именно несправедливость семейного правоприменения не создает положительных стимулов для рождения в браке более одного ребенка, поскольку риск развода не может быть разумно исключен в любой даже самой благополучной семейной ситуации)[18]; - оздоровление сознания и повышение степени ответственности супругов (согласно данным социологов в семьях с детьми в 60-80% инициаторами разводов являются женщины, поскольку «он им выгоднее, чем мужчинам. Потому что после развода супруга, кроме ребенка и алиментов, получает еще и квартиру...»)[19], т.к. они будут твердо знать, что после развода на них будут возложены обязанности по обеспечению реализации другим родителем его прав по общению и воспитанию ребенка (вместо почти неограниченной возможности в настоящее время для злоупотреблений со стороны единолично опекающего родителя – в форме мести и «наказания» разлученного родителя с использованием методов жестокого шантажа и спекуляции на его родительских (как правило, отцовских) чувствах).
Следует отметить, что в 35 (их 50) штатов США, а также в округе Колумбия законодательно установлен институт совместной физической опеки. Данный институт существует во многих других цивилизованных странах и успешно применяется на практике.
2) установление возможности распоряжения материнским (семейным) капиталом в случае «трудной жизненной ситуации». В настоящее время, законодатель предусматривает возможность ограничения родительских прав в случае «стечения тяжелых обстоятельств», что ведет в свою очередь к лишению такого родителя права на распоряжение материнским (семейным) капиталом. Такой подход является проявлением социальной безответственности государства, когда вместо того, что оказать родителю (или обоим родителям) помощи в преодолении трудной жизненной ситуации считается допустимым отобрать на этом основании у родителя ребенка и попутно лишить его права на меру дополнительной социальной защиты, своевременное применение которой позволило бы избежать неблагоприятных последствий для ребенка и его родителей
3) устанавливается исчерпывающий перечень оснований и временный характер ограничения родительских прав, чтобы исключить судейский произвол и субъективизм, а также привести российское законодательство в соответствие с правовыми стандартами, выработанными ЕСПЧ.
3.1) В частности, предлагаемые новеллы соответствуют прецедентным позициям ЕСПЧ, который неоднократно обращал внимание на то, «тот факт, что ребенок может быть помещен в более благоприятные для его воспитания условия, не может сам по себе оправдывать его принудительное лишение попечения биологических родителей; подобное вмешательство в право родителей в соответствии со статьей 8 Конвенции на семейную жизнь со своим ребенком должно также являться "необходимым" по другим основаниям» (Постановление ЕСПЧ от 26.10.2006 по делу "Валлова (Wallova) и Валла (Walla) против Чехии"; Постановление Большой палаты ЕСПЧ "К. и Т. против Финляндии", § 173; Постановление ЕСПЧ "Кутцнер против Германии" (Kutzner v. Germany), жалоба N 46544/99, § 61, ECHR 2002-I).
Предлагается также исключить норму, допускающую лишение родительских прав на основании оценки «поведения родителей», что предоставляет суду слишком большую свободу усмотрения и делает родителей (одного из них) и их детей заложниками субъективизма и житейской зрелости отдельных представителей российского судейского корпуса;
3.2) предлагается новелла о том, чтобы решение об ограничении родительских прав было ограничено 6-месячным сроком, по истечении которого орган опеки и попечительства обязан обратиться в суд либо за продлением срока данной меры, либо об отмене ограничения. Эта норма основана на правовой позиции ЕСПЧ, согласно которой «передача ребенка на государственное попечение должна, как правило, считаться временной мерой, подлежащей прекращению, как только позволят обстоятельства, а любые меры по осуществлению временного воспитания ребенка должны соответствовать окончательной цели воссоединения биологических родителей и ребенка (п. 93 Постановления ЕСПЧ от 08.04.2004; "Дело "Хаазе (Haase) против Германии"; Постановление Европейского суда по делу "Йохансен против Норвегии", pp. 1008 - 1009, § 78, и Постановление ЕСПЧ по делу "Е.Р. против Италии" (E.P. v. Italy) от 16 ноября 1999 г., жалоба N 31127/96, § 69. Как указывает ЕСПЧ «в этом отношении интересы ребенка, находящегося под опекой, и интересы родителей должны быть уравновешены, что выражается в воссоединении с ребенком (см. также Постановление ЕСПЧ по делу "Хокканен против Финляндии", p. 20, § 55)).
Полагаю, что до формирования действительно профессиональной отрасли ювенального правосудия в России предоставлять судьям судов общей юрисдикции какую-либо значительную свободу усмотрения при решении судьбоносных вопросов, касающихся прав детей в промежутке между разрешением споров по поводу причинения имущественного вреда в результате коммунальной протечки или в связи с взысканием транспортного налога, а также с учетом доминирования в их составе лиц одного пола, категорически нельзя.
У участников семейных споров закономерно появляются сомнения в объективности и профессионализме судей, которые иногда не в состоянии хотя бы прочитать прецедентные постановления «родного» Президиума суда или Постановление Пленума ВС РФ по соответствующей категории дел. Например, это оказалось непосильной задачей для судьи Истринского городского суда Глумовой Л. А. (Решение от 18.12.2007 по делу №2-2584/07 по иску об определении порядка общения с ребенком) и судей Московского областного суда Зубовой Л. М., Шиян Л. Н. и Пантелеевой В. В. (Определение от 24.04.2008г. по делу №33-521), которые не посчитали нужным определить время, место и продолжительность общения отца с ребенком, т.е. проигнорировали, в частности, Постановление Президиума Московского областного суда от 26.09.2007 N 610 по делу N 44г-301; а также п.8 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27.05.1998 N 10. Эти судебные акты были отменены Постановлением Президиума Мособлсуда №648 по делу №44г-274\08 от 24.12.2008г., однако (удивительное дело!), двое судей из указанной выше «тройки» в дальнейшем продолжали «набираться опыта» в семейном праве, дважды участвуя в разрешении этого же спора (общий срок рассмотрения которого превысил два с половиной года). В частности, юридическая общественность может самостоятельно оценить следующие изыски правоприменения по данному делу: кассационная инстанция Мособлсуда в Определении от 21.05.2009г., отправляя дело на новое рассмотрение указывает, что судом первой инстанции необоснованно не использовано в качестве доказательства заключение органа опеки и попечительства, вынесенное аж в декабре 2007г. (вместо этого суд первой инстанции обоснованно сослался в своем решении на актуальное устное заключение представителя органа опеки и попечительства, вынесенное при новом рассмотрении дела в феврале 2008г., которым требования отца были поддержаны) и (внимание!) в качестве основания для ограничения отца в праве личного общения с ребенком, а также для установления продолжительности такого общения, в совокупности не превышающей несколько часов в году, считает возможным указать на возраст ребенка (3 года к моменту вынесения Определения Мособлсуда от 21.05.2009)! То есть устаревшее заключение органа опеки в отношении, когда ребенок был малолетним - годится, а новое заключение, основанное на данных психо-эмоционального и физического развития детей соответствующего возраста - нет.
Возникает вопрос: не являются ли подобного рода инструкции нижестоящему суду, содержащие выводы о преимущественной силе одного доказа
Форум 
